Неточные совпадения
Золотое сияние
на красном
фоне иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и подрясники, и стихари — всё было залито
светом.
День, с утра яркий, тоже заскучал, небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака, солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым, и рассеянный
свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные люди шагали вяло. А голубоватая, скромная фигура царя, потемнев, стала еще менее заметной
на фоне крупных, солидных людей, одетых в черное и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками орденов.
Но это уже была не просьба о милостыне и не жалкий вопль, заглушаемый шумом улицы. В ней было все то, что было и прежде, когда под ее влиянием лицо Петра искажалось и он бежал от фортепиано, не в силах бороться с ее разъедающей болью. Теперь он одолел ее в своей душе и побеждал души этой толпы глубиной и ужасом жизненной правды… Это была тьма
на фоне яркого
света, напоминание о горе среди полноты счастливой жизни…
Струя
света падала
на ее белокурую головку, заливала ее всю, но, несмотря
на это, она как-то слабо выделялась
на фоне серого камня странным и маленьким туманным пятнышком, которое, казалось, вот-вот расплывется и исчезнет.
Две струи
света резко лились сверху, выделяясь полосами
на темном
фоне подземелья;
свет этот проходил в два окна, одно из которых я видел в полу склепа, другое, подальше, очевидно, было пристроено таким же образом; лучи солнца проникали сюда не прямо, а прежде отражались от стен старых гробниц; они разливались в сыром воздухе подземелья, падали
на каменные плиты пола, отражались и наполняли все подземелье тусклыми отблесками; стены тоже были сложены из камня; большие широкие колонны массивно вздымались снизу и, раскинув во все стороны свои каменные дуги, крепко смыкались кверху сводчатым потолком.
— Княжна, князь просил вас не скакать! — крикнул Калинович по-французски. Княжна не слыхала; он крикнул еще; княжна остановилась и начала их поджидать. Гибкая, стройная и затянутая в синюю амазонку, с несколько нахлобученною шляпою и с разгоревшимся лицом, она была удивительно хороша, отразившись вместе с своей серой лошадкой
на зеленом
фоне перелеска, и герой мой забыл в эту минуту все
на свете: и Полину, и Настеньку, и даже своего коня…
Москвичи говорили про него, что он уважает только двух человек
на свете: дирижера Большого театра, строптивого и властного Авранека, а затем председателя немецкого клуба,
фон Титцнера, который в честь компатриота и сочлена выписывал колбасу из Франкфурта и черное пиво из Мюнхена.
Фон Лембке не уступил ей ни шагу и объявил, что не покинет Блюма ни за что
на свете и не отдалит от себя, так что она наконец удивилась и принуждена была позволить Блюма.
Всем откудова-то было достоверно известно с подробностями, что новая губернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в
свете и расстались враждебно, так что одно уже напоминание о госпоже
фон Лембке производит будто бы
на Варвару Петровну впечатление болезненное.
Всей этой простотой Екатерина Филипповна вряд ли не хотела подражать крестьянским избам, каковое намерение ее, однако, сразу же уничтожалось висевшей
на стене прекрасной картиной Боровиковского, изображавшей бога-отца, который взирает с высоты небес
на почившего сына своего: лучезарный
свет и парящие в нем ангелы наполняли весь
фон картины; а также мало говорила о простоте и стоявшая в углу арфа, показавшаяся Егору Егорычу по отломленной голове одного из позолоченных драконов, украшавших рамку, несколько знакомою.
Наконец, однако ж, выбились из сил. По-видимому, был уж час пятый утра, потому что начинал брезжить
свет, и
на общем
фоне серых сумерек стали понемногу выступать силуэты. Перед нами расстилался пруд, за которым темнела какая-то масса.
Маня задумалась и заплакала и сквозь застилавшие взгляд ее слезы увидала, что среди комнаты,
на сером
фоне сумеречного
света, как братья обнялись и как враги боролись два ангела: один с кудрями светлыми и легкими, как горный лен, другой — с липом, напоминающим египетских красавиц.
На небе садился ранний зимний вечер с одним из тех странных закатов, которые можно видеть в северных широтах зимою, — закат желтый, как отблеск янтаря, и сухой. По этому янтарному
фону, снизу, от краев горизонта, клубится словно дым курений, возносящийся к таинственному престолу, сокрытому этим удивительным
светом.
Обширная камера под низко нависшим потолком…
Свет проникает днем сквозь небольшие люки, которые выделяются
на темном
фоне, точно два ряда светлых пуговиц, все меньше и меньше, теряясь
на закругленных боках пароходного корпуса. В середине трюма оставлен проход вроде коридора; чугунные столбы и железная решетка отделяют этот коридор от помещения с нарами для арестантов. В проходе, опершись
на ружья, стоят конвойные часовые. По вечерам тут же печально вытянутою линией тускло горят фонари.
Голубой дремлет в бледном
свете.
На фоне плаща его светится луч, как будто он оперся
на меч.
Кудряшов в двух местах зажег электрические фонари:
свет их проходил сквозь массу голубоватой воды, кишащую рыбами и другими животными, наполненную растениями, резко выделявшимися
на неопределенном
фоне своими кроваво-красными, бурыми и грязно-зелеными силуэтами.
За чащей сразу очутились они
на берегу лесного озерка, шедшего узковатым овалом. Правый затон затянула водяная поросль. Вдоль дальнего берега шли кусты тростника, и желтые лилиевидные цветы качались
на широких гладких листьях. По воде, больше к средине, плавали белые кувшинки. И
на фоне стены из елей, одна от другой в двух саженях, стройно протянулись вверх две еще молодые сосны, отражая полоску
света своими шоколадно-розовыми стволами.
Она счастливо вздохнула. У меня сердце стучало все сильнее. Я смотрел
на нее.
На серебристом
фоне окна рисовались плечи,
свет лампы играл искрами
на серебряном поясе, и черная юбка облегала бедра. Со смертью и тишиною мутно мешалось молодое, стройное тело. Оно дышит жизнью, а каждую минуту может перейти в смерть. И эта осененная смертью жизнь сияла, как живая белизна тела в темном подземелье.
Самоубийство баронессы
фон Армфельдт в течение нескольких месяцев было предметом жарких пересудов в петербургских гостиных, а главным образом в Павловске, Петергофе и
на Островах, куда вскоре
на летний сезон переселилась часть петербургского большого
света, лишенная родовых поместий и не уехавшая «
на воды».
Бьет два часа…
Свет маленькой ночной лампы скудно пробивается сквозь голубой абажур. Лизочка лежит в постели. Ее белый кружевной чепчик резко вырисовывается
на темном
фоне красной подушки.
На ее бледном лице и круглых, сдобных плечах лежат узорчатые тени от абажура. У ног сидит Василий Степанович, ее муж. Бедняга счастлив, что его жена наконец дома, и в то же время страшно напуган ее болезнью.